С наркомафией перемирия не будет!

Неисповедимые пути

Был сегодня в Быньгах. Отец Виктор сидит, с нашими разговаривает. Серьёзный разговор у них. Тоже поговорил, рассказал обстановку. Потом парни пошли в дом. А отец Виктор говорит:

– Женя! Я с вами до конца! Я с этими парнями уже три года и понимаю, насколько это важно и серьёзно.

И вот мы сидим с ним, разговариваем, и вдруг заходит парень, с ним жена и две маленькие дочки. Подходит парень к отцу Виктору и говорит:

– Благословите, батюшка, – и на меня внимательно смотрит.

А я смотрю на руки и вижу – глубокие вырезы и шрамы из прошлой жизни. И жена его на меня посмотрела. А детки просто весёлые и беззаботные. И мы с отцом Виктором ещё потом разговаривали, смотрели, что ещё можно сделать, прикидывали объём работы и через час где-то вышли. А парень всё это время ждал меня у входа. И вдруг подошёл ко мне, протянул руку, и говорит:

– Я много лет хочу вам сказать спасибо. Вы спасли мне жизнь. Вы не помните меня, я – А.С.!

– Ох-ты, – говорю, – я б тебя не узнал!

– А это моя жена Надя. А это наши дети...

А я стою и чувствую – мурашки по рукам.

В конце девяностых на Пехоте половина парней были наркоманами. И когда мы научились работать, мы долбили наркоторговцев в том районе с особенной яростью. А этот был один из основных. При этом, он был самый дерзкий. Мы вышибли из-под него всех. И снаряды уже ложились всё ближе и ближе, но он всё равно продолжал торговать и собирал вокруг себя всех недобитков. И мы всё-таки приделали его с третьего или четвёртого захода, но он сумел свалить от нас, переодевшись в женскую одежду. И был в бегах и продолжал торговать. И поймать мы его сумели только пятнадцатого августа 2003 года. Именно в тот день, когда громили Фонд. А меня уже увозили в УБОП. И была вероятность, что я уже оттуда не выберусь. И наши в последний момент сообщили мне, что только что поймали А.С. Мне стало полегче, и я подумал, что всё не зря.

А отец у него был известный спортсмен и чемпион России. И он написал письмо во все инстанции, что его бедного мальчика преследуют бандиты из Фонда «Город без наркотиков». И одно письмо направил полпреду президента Латышеву. А тот был в прошлом начальник ГУВД Пермской области. Уровень миропонимания у него был соответствующий, и нас он люто ненавидел. Таким образом, на стороне наркоторговца появилась тяжёлая артиллерия. Начались проблемы. Но я к тому времени уже стал депутатом Государственной Думы, и мне удалось повлиять на ситуацию и довести это дело до конца. Наркоторговец получил десять лет.

Но папа проявил бешенную активность и поддержка у него нашлась серьёзная. И приговор отменили. И барыга вышел на свободу. Но тут снова включились мы. Для меня всегда было обязательным доводить такие дела до конца. В этом суть Фонда. Но здесь для меня было настолько принципиально, что я на какой-то момент отложил дела, чтобы вгрузиться и загнать именно его. И дело снова закрутилось, и снова был назначен суд.

И вдруг этот барыга, конченое циничное животное... пошёл и покрестился! И священник говорит ему:

– А как ты теперь жить-то собираешься? Ты теперь православный человек, ты принёс столько горя людям. Ты должен раскаяться и просить о прощении.

Ни хрена себе – раскаяться и просить о прощении! Легко сказать – не сознаваясь ни в чём, он имел шанс оставаться на свободе, а признав вину, он точно садился. Он долго боролся с собой. И когда пришёл в суд, вдруг на первом заседании встал и полностью признал вину. Все были ошарашены, особенно адвокат. И ему дали четыре года. Меньше меньшего. И он ушёл в лагерь с лёгким сердцем, и через три года освободился.

Жена бросила колоться (отдельная история) и дождалась. Они обвенчались. Нарожали детей. Живут, работают, помогают людям. И больше в их семье героина не было. И понятно, что им всю жизнь предстоит доказывать и всю жизнь предстоит искупать. Но они живут, как люди. А были как хищные животные. И он, держа меня за руку, глядя в глаза, сказал:

– Я все эти годы благодарен вам, что вы меня посадили. Если бы вы меня не посадили, я бы сдох.

А я ему говорю:

– Ладно бы сам сдох – ещё бы людей погубил. – И посмотрел на дочек. – И их бы тоже сейчас не было...

И я вдруг понял, что я так рад увидеть этих людей, и что не просто так эта история, которая начиналась в дни разгрома Фонда в 2003 году, получила для меня вот такое доброе продолжение, так же в дни разгрома Фонда в 2012-м.

И встретились мы с ним совершенно случайно в эти дни в знаменитом Никольском храме в Быньгах у отца Виктора.

Полиция. Свердловская область

В Первоуральске мужики выпили в гараже, мастер и два бригадника. На Трубном работают. Обычные мужики, трудяги, не выпивохи. Вышли на остановку, посадили мастера на маршрутку, помахали рукой. Только расходиться – дом в ста метрах, ППСники на уазике: «Пройдёмте!»

– Ну, пройдёмте, – привезли в райотдел на Ватутина.

– Подпишите протокол, а в протоколе – «Нарушал общественный порядок, матерился в общественном месте»! Ну, с чего вдруг-то?! Спокойные люди. Шли по домам, никого не трогали. Ну, выпивши слегка, и что? И старший, пятидесятичетырёхлетний, заслуженный слесарь, отказался подписать протокол – Ну с чего вдруг, если я не матерился?

Его повели по коридорам, у туалета ударили сзади дубиной в висок, он потерял сознание, очнулся на полу в туалете. Избитый и обоссаный. Руки в наручниках за спиной. Ещё били. Бил офицер. Он его запомнил и сказал: «Если я выживу – я тебя посажу». Офицер засмеялся, зашёл в кабинку, своротил ногой унитаз, и говорит: «Это ты упал, и головой об унитаз ударился». А потом кинул на пол куртку этого пожилого слесаря, и обоссал. А потом ещё бил. И мужик, избитый и обоссаный подписал протокол. Всё подписал. Иначе бы убили. Не осуждаю. Потом его выкинули на улицу. И деньги ещё пропали из паспорта – десять тысяч.

Утром – на освидетельствование: сотрясение, побои, следы от наручников. Через час полицейские у двери. Смотрит в глазок... а это тот самый! Написал заявление в прокуратуру. Прокурорские говорят – не по адресу. Вам в следственный комитет. Переписал. В следственном комитете сразу – О! Да это висяк. Как докажешь? И пошла писать губерния. Закрывали, открывали, мурыжили, свозили всех на полиграф. А слесарю ужу чего бояться? Всё рассказал как есть. Но данные исследования ему не дали. А это, говорят, извините, для служебного пользования!

Я разговаривал с этим мужиком. Спокойный, мужественный и уверенный. Следы от наручников остались до сих пор. И я вижу, что он говорит правду. И самое страшное, что я уже не удивляюсь. Почему? Да потому, что после истории с туринскими полицейскими, которые, увидев, как в камере один задержанный насилует другого, радостно хохотали, давали советы и тому, и другому, и снимали это всё на свои сотовые телефоны, и хвастались знакомым, – чему удивляться? И ещё потому, что, похоже, понимаем, одну из основных причин происходящего. Объяснял. Под знаком опущенных.

Мы, конечно, включимся. И думаю, что нас все поддержат. А рабочим Трубного завода имеет смысл написать письмо Полпреду Президента РФ в УрФО, И.Р Холманских, и попросить и потребовать заступиться за человека труда. Это тот самый случай.

Безнадёга

Приехала женщина из Первоуральска. Просто горе у бабы. С мужем протрахалась всю жизнь. Алкоголик запойный. Спасала, отпаивала, кодировала. Вытащила. Пока мужа вытаскивала – сына прозевала. В техникуме «Кулинар», что на Луначарского, учился. Начал смеси курить. А чё, говорит, все курили. Скурил мозги. Начал подторговывать. Приняли на мопеде. При себе – 20 грамм расфасованного. Возбудили хранение в особо крупном. И вот она привезла его вчера. Патлатый, дерзкий, раскайфованный. И отец рядом. И видно, что не авторитет. И вправду – бухал всю жизнь, и сказать сейчас ничего не может.

А этот блатует. Я же говорю, мозги скурил. И не отражает картины. А что-либо понимать он начнёт только тогда, когда возникнет пауза – закроют или к нам попадёт. Но, когда закроют, будет уже поздно. Я посмотрел по материалам дела – реально, года 4 получит.

Я ему и родителям предложил альтернативу, и расписал весь алгоритм. Идёт добровольно к нам – я пишу ходатайство следователю, что человек проходит реабилитацию. Просим не терять. На все следственные действия – предоставим (всегда работает). Пока на реабилитации – закрываем с ним несколько барыг. Ещё одно ходатайство следователю от нас и от правоохранительных органов – помог, изобличил, осознал (сработает. Спасательный круг). И характеристика, мною подписанная. И последнее ходатайство в суд – «Если суд сочтёт возможным, применить меру наказания, не связанную с лишением свободы, Фонд берёт на себя обязанность довести реабилитацию до конца и вернуть обществу полноценного человека…»

Всегда принимают во внимание. Одновременно на меня ложится ответственность, и я уже не отпускаюсь. Сотни прецедентов. Родители поняли. А он заблатовал – Да я лучше в тюрьму пойду! Ну, иди. Кто тебя держит? Просто, пока ты под подпиской и курить не перестаёшь, тебя ещё пару раз примут с JWH. И срок ты получишь уже другой. И так вот уедешь, не приходя в сознание.

Вот так вот. Сын куражится. Отец молчит. Мать плачет. Полжизни убила на мужа. Остаток уйдёт на сына. Сама и не жила ещё. Некогда было. И никто не сможет ей помочь. Так-то я знаю, что нужно сделать. И ещё месяц назад сделал бы. И спас бы этого дебила. И её бы к жизни вернул. Ещё месяц назад…

Безнадёга 2

Женщина пришла. Плачет. Муж пристрастился к наркотикам. Соли (скорость, МДПВ). Врежется, и высаживается на военку. Розетки выкручивает, плинтусы отдирает – ищет прослушку и видеонаблюдение. И бьёт её жестоко. А она не хочет его сажать и пытается что-то сделать. Но идти ей некуда. И когда последний раз у него свистануло, и он стал гоняться с ножами по квартире за невидимками, и они с его матерью, украли у него ножи и спрятали, он их жестоко избил. Тогда она вызвала милицию, его освидетельствовали, установили, что он находится в состоянии наркотического опьянения, и суд по административке закрыл его на четверо суток. И он успел ей передать, что когда выйдет – убьёт и её, и мать.

Времени осталось совсем мало. И когда она пошла жаловаться, ей сказали – вы будете смеяться! – Ну не убил же ещё! Когда убьёт – тогда и приходите.

А другие сердобольные люди, подсказали ей пойти к нам и поступить так, как мы ей скажем. Ещё месяц назад мы бы решили этот вопрос в течение часа, никого не загружая. Все были бы живы, он бросил бы колоться, и всегда знал, что матери и жене есть к кому обратиться. Сейчас не возьмёмся. Какие у нас для этой женщины есть подсказки?

Таких историй я могу ставить пять, семь, десять каждый день…

Из кожи вон лезут

Вчера было какое-то совещание. Руководство потребовало от прокурорских найти на меня или на Фонд всё, что угодно. Подсказали порыться в Журнале. Они внимательно изучили ЖЖ и радостно к Таниным родителям послали участкового. Участковый говорит: «Вы должны явиться в прокуратуру! Вас вызывают!» Родители говорят: «Мы никуда не пойдём». Тогда звонят из прокуратуры и говорят: «Вы обязаны написать заявление на Ройзмана, за то что он опубликовал личные данные вашей дочери! Мы привлечём его за это к административной ответственности!» Они говорят: «С чего вдруг мы будем на него заявление писать?» Тогда прокурорские говорят: «Если вы к нам не придёте, мы подвергнем вас принудительному приводу!» И ещё пообещали всякие неприятности. И они, похоже, начались.

Непонятно, как язык повернулся. Чем ещё можно напугать пожилых людей, только что потерявших любимую дочь? Что им надо? Причём, больше всех сучит ногами прокурор Дзержинского района Кузнецова. Да, та самая Кузнецова, которая пыталась разгромить Фонд в Тагиле и посадить Егора Бычкова на 12 лет. Она ещё какое-то звание потом получила. И орден.

Всё это очень напоминает оказание давления на свидетелей и потерпевших, о чём родители Тани сообщили в Генпрокуратуру РФ.

Источник