Русское Агентство Новостей
Информационное агентство Русского Общественного Движения «Возрождение. Золотой Век»
RSS

Морской дьявол

, 24 августа 2012
7 893
В книге довольно сдержанно, но точно и убедительно рассказано о перестроечных грабежах, устроенных сионодемократами в России в лихие 90-е. Автор с большим мастерством и тонким юмором показывает многих участников тех событий...

 

Фрагменты из книги «Морской дьявол»

Скопировать книгу

Завод развалился, словно корабль, со всего размаха налетевший на айсберг; рабочим и служащим перестали выдавать зарплату, и он пошатнулся, затрещал, а затем и рухнул, погребя под обломками дневные, месячные планы, графики ремонтов оборудования, замыслы конструкторов, инженеров. Собственно здание управления, инженерное крыло, центральная лаборатория и дворец культуры, конечно, стояли на своём месте, и гигантский Конструкторский корпус по-прежнему красовался гранитным фронтоном главного входа, кариатидами, державшими на плечах балконы, но гирлянды окон по вечерам уж не вспыхивали весёлыми огнями, а оставались чёрными, как пустые глазницы.

Так рухнула и вся российская держава под напором тайных и злобных сил, которых она ещё вчера кормила своей грудью, холила и лелеяла, не зная и не ведая, каких чудовищ пестует на пагубу всех добрых и честных людей. Труд, созидающий жизнь, потерял смысл, а те деньги, которые ещё кому-то выдавали, были обесценены в тысячу раз, и за них можно было купить кусок хлеба и пригоршню пшена. Люди вдруг поняли, что такое деньги и что можно при их помощи натворить, попади они в чужие руки.

В России и раньше были такие силы, и они всё больше наползали в Кремль и в министерские кабинеты, но теперь их там стало так много, что им не надо было себя скрывать; они сбросили маски и громко заявили: в России совершена четвёртая революция – на этот раз демократическая. Власть перешла к либералам, то есть к чиновникам, которые провозглашают принцип «Всё дозволено!».

Во властные кабинеты забежали младшие научные сотрудники, всякого рода институтские и министерские чиновники. Перед изумлёнными глазами русских людей замелькали нерусские фамилии. В стране в одночасье каким-то непонятным образом появились богатые и очень богатые люди, и даже магнаты и олигархи. Они будто бы из этих же, вчерашних кандидатов наук и мелких служащих.

Люди подобного рода вздыбили шерсть и на Северном заводе. Раньше их не было видно; они сидели в каких-то углах и закоулках, а теперь, как тараканы, вдруг повылезли из щелей и забегали, задвигались, словно где-то разлилась сладкая вода и они туда устремились. И только потом, три-четыре месяца спустя, стали проясняться их тайные делишки: они что-то сдавали в аренду, что-то продавали, скупали какие-то акции.

Директор завода Пётр Петрович Барсов, честный человек, этому процессу пытался помешать, но однажды из министерства пришла шифровка: завод выставлен на торги, он переходит во владение акционеров. Председателем совета акционеров стал молодой человек с характерно русской фамилией и со столь же характерно нерусской физиономией Андрон Казимирович Балалайкин.

Рабочие стали называть его Ароном, и по этому поводу у него часто возникали неприятные препирательства. Обыкновенно он в таких случаях говорил: «Послушайте! Вот вы Иванов, и я же вас не называю Пупкиным или Шапкиным, а вы меня...» И нередко в ответ он слышал всё то же: «Простите, Арон Казимирович». «Опять Арон!» – всплёскивал руками, говорил: «А-а, да чёрт с вами! Давайте вашу бумагу, что там у вас ко мне?..»

Барсов однажды сказал Балалайкину:

– А полечу-ка я к нашим друзьям-арабам и продам им «Майского жука»?

«Майский жук» – самолёт, изготовленный на заводе еще до начала перестройки. Не случись она, эта проклятая перестройка, ныне и вся авиация переходила бы на эти самолёты. Для «Жука», как для вертолёта, не нужны аэродромы.

Балалайкин с минуту смотрел на Барсова чёрными выпуклыми глазами.

– А купят?

– У меня был уже покупатель.

– Хорошо. Я вам такую экспедицию устрою.

И директор с женой, и со своей младшей дочерью Машей, и с рядовым конструктором, исполнявшим роль бортинженера, и посредником арабом полетели на Восток.

* * *

Во дворе завода были аккуратно сложены в штабель и покрыты брезентом шестнадцать кабин недостроенных вертолётов и почти готовый подводный аппарат для спасательных работ «Коловрат». Он очень большой, способен «ходить» по дну моря, выпускать из своего чрева и впускать дюжину водолазов, и даже производить на дне земляные работы – таких аппаратов ещё в мире не было...

Хранились тут и ещё какие-то невостребованные заказчиками машины. Министерству обороны перестали давать деньги, и все заводы, создававшие мощь нашего государства, сели на мель. Рабочие, инженеры из цехов уходили. Где они устраивались, как жили – никто не знал. Одно все видели: некогда знаменитый на всю Европу машиностроительный завод на Неве умирал.

Два человека оставались на капитанском мостике: Андрон Балалайкин и главный бухгалтер завода Наина Соломоновна Кушнер.

Впрочем, бегали по коридорам заводоуправления возбуждённые и чем-то взволнованные десятка три-четыре молодых мужиков разного служебного калибра и достоинства. Большинство из них – начальники цехов, отделов, и что самое интересное – все они были нерусские: грузины, азербайджанцы, но, главным образом, евреи. Всё чаще лепилось к ним слово «акционер».

Акционеры – значит, новые хозяева; они будто бы купили завод и теперь все думали и шушукались, что с ним делать. Среди акционеров были и рабочие. Их приглашали в бухгалтерию, и Наина Соломоновна, никогда не смотревшая собеседнику в глаза, а всё время отворачивавшая свои утомлённые вечными расчётами очи, говорила:

– Вам выписан кредит, и вы можете получить на него акции. Вы будете хозяином завода...

И прибавляла с каким-то непонятным не то журавлиным, не то ястребиным клекотом:

– Вам это разве плохо? А?..

И если человек стоял перед ней в недоумении, ещё говорила:

– Вы удивляетесь? Напрасно. Я тоже вначале удивлялась, но умные люди мне всё объяснили: теперь такая система. Раньше у завода не было хозяина, он был ничей, а теперь есть пакет акций – его кто-то держит. И другой пакет акций – поменьше, и его кто-то держит. А есть и две-три акции – их будут держать рабочие. Пусть каждый думает, что он тоже хозяин. А тот, у кого побольше фантазии, будет мнить себя капиталистом, почти Генри Фордом. Вы держите в руках акции, и не надо думать, откуда они и почему их вам дали. Важно другое: вам акции дали.

В душе Наина Соломоновна была философом, и, когда ей становилось невтерпёж от вечных цифр и расчётов, она устремляла усталый взгляд в угол комнаты или в окно и искренне жалела, что стала бухгалтером, а не преподаёт в университете.

Случалось так, что рабочий, перебирая в пальцах выданные ему две-три акции, долго не отходил от бухгалтера, и тогда Наина поднимала на него взгляд, исполненный негодования. Рабочий уходил. Видимо, он думал так: Наина Соломоновна – главный бухгалтер, она знает, что делает.

Русский человек и вообще-то склонен верить. Почти всегда и всем он верит, и даже таким людям, как Наина Соломоновна. После беседы с главным бухгалтером он идёт домой в умиротворённом состоянии. У него где-то под сердцем даже зашевелилось радостное возбуждение. Как же? Был рядовым рабочим, а теперь вдруг стал хозяином завода.

Раньше получал мизерную зарплату, теперь ничего не получает, но зато в будущем прибыли от производства беспрерывным ручейком потекут ему в карман. Он станет богатым и летом всей семьёй поедет отдыхать на Канары. Туда же приедут и Арон Балалайкин, и Наина Соломоновна. Вечером они вместе будут сидеть на открытой площадке летнего ресторана, а кто-то, показывая на них, скажет: «Это фабриканты из Петербурга».

Русский человек, кроме множества замечательных достоинств, обладает и ещё одним, уж совсем замечательным: он – мечтатель. Недавно он мечтал о безбрежном коммунистическом рае для всех, теперь втайне от своих товарищей подумывает о возможности рая для себя. И как бы оправдывая этот свой эгоизм, мысленно повторяет то, что ему каждый вечер внушают шустрые телеговорящие ребята: «Рай для всех – это, конечно, утопия, а вот сколотить сотню-другую тысяч рублей и махнуть на Канары... – это под силу каждому».

Если такие мысли ему приходят на ходу, он прибавляет шаг и оглядывается: не подслушал ли кто его тайных желаний?..

Как он хорошо устроен, русский человек! Поверил и обрадовался. Многого-то ему и не надо, важно поверить. И хорошо, что свойство это большой дозой отпущено ему природой. В начале века он поверил Ленину, а потом Сталину, а уж затем легко отдавался во власть Хрущёву, Брежневу, Горбачёву; и даже человеку, который и с моста сиганул, и на рельсы готов был лечь, и друга Коля в подштанниках встречал – и ему верил.

Воображаю, что думают о нас иностранцы: англичане, например, во всём практичные и осторожные? Или немцы, которые всякую вещь должны пощупать, а монету на зуб берут. О голландцах, у которых Пётр Первый плотницкому делу учился, уж и говорить нечего. А что до эфиопа или мупси-пупси, – этих и поминать не надо. Они настолько от нас далеко стоят в умственном развитии, что мы даже заглянуть в их душу не смеем. Они Гулливера верёвками скрутили, а приведись русскому человеку к ним заплыть, к телеграфному столбу его бы привязали и детям бы показывали. При этом учительница, тыча в него указкой, говорила бы: «Смотрите на этого человека: он все свои богатства чужеземцам отдал».

В детстве я книжек начитался и русских людей полюбил. Теперь же, слава Богу, сам в шкуре русского человека походил и к печальному выводу пришёл: они, мои сородичи, хотя и родили на свет Пушкина и Есенина, но самим-то им лучше бы и совсем не родиться. Самый последний малограмотный азик, или чечен немытый может обобрать его до нитки, а заморское диво Хакамаду мы в парламент посадили и дела всей России решать доверили. А теперь вот завод кому-то отдали. Кому? Зачем? Никто понять не может.

Вадим Кашин, заместитель главного конструктора, и пять его ближайших сотрудников, специалистов по электрооборудованию, на работе оставались, они продолжали получать небольшую зарплату. Однажды Кашин прослышал, что новый хозяин начал распродажу станков и оборудования; зашёл Балалайкин и в отдел Кашина. Искал особо ценные приборы, приобретённые в Японии для измерения слабых токов. Кашин спрятал приборы в холодильнике, и Андрон их не нашёл. После этого хозяин останавливал его и спрашивал: «А вы чего?» Вадим, наклоняя к нему тяжёлую синеглазую голову и как-то таинственно, загадочно улыбаясь, отвечал: «А ничего. Вам нужно, чтобы я ушёл? Не уйду!»

Замыслил Вадим страшное дело: убить Андрона, и он для этого придумывал разные способы, но вот так убить, чтобы звон об этом по всей России пошёл, он ещё не придумал.

Кашин, как и многие другие инженеры, почти каждый день ходил на работу. Но однажды Андрон отвёл в сторонку Вадима и, захватив цепкими пальцами борт его куртки, доверительно, как близкому человеку, сказал:

– Ходи на собрание акционеров, ты будешь тоже немножко богатым.

– Богатым? Как?..

– Акционеры все будут богатыми. Они же капиталисты!

– Вы тоже капиталист?

– Хо! Ты спрашиваешь? Ты всегда был чуточку малохольный и теперь никак не можешь сообразить, что пришла новая система. Победили диссиденты!

– Кого победили?

– Ты что делаешь идиотские глаза? Победили тех, кто сидел в Кремле и делал себе коммунизм. Себе делал, не тебе же! Ну, вот: диссиденты их сковырнули.

– Но я не знаю, кто такие диссиденты, – продолжал разыгрывать дурачка Вадим.

– Это такие наши ребята, которые делали шум. Они подняли волну, и от неё всё развалилось, и ты теперь будешь хозяином завода. Не так уж много хозяином, но всё-таки...

– Я не покупал акции. У меня нет денег.

– Бухгалтер тебе даст. Полпроцента.

– Половина одного процента? Это что – курам на смех?

Андрон удивился, откинул назад голову, словно опасался удара. Заговорил недовольным и будто бы обиженным тоном:

– Ты кое-что смыслишь в электроприборах, но в акциях? Где тебе понимать! Четверть процента – это капитал! Ты потом увидишь, какой это капитал. А я тебе даю полпроцента. Ты говори спасибо и беги.

Кашин не знал, куда он должен бежать, но согласился взять полпроцента. При этом подумал: чем чёрт не шутит! Всё-таки хозяин завода. Он даже усомнился: стоит ли убивать Андрона? Однако и после этого зарплату ему и его сотрудникам не прибавили.

Тех, кто не хотел уходить с завода по своей воле, не прогоняли. Такая была установка министра Уринсона. Видимо, там, в Кремле, боялись бузы. Что же касается Кашина, он Балалайкину был нужен.

Среди новых хозяев завода особую активность проявлял Юра Марголис, в прошлом сотрудник конструкторской группы Кашина и какой-то дальний родственник жены Вадима. Кашин его спросил:

– А ты чего?..

– Как – чего?

– Ну тут... возле Андрона крутишься.

– Я акционер.

– И я акционер. Но что же из этого следует?

Юра передёрнул усами и, торжествующе сверкнув маленькими серо-зелёными глазками, проговорил:

– У тебя-то акций – с гулькин нос, а у меня шестнадцать процентов. А если ты заглянешь в устав акционеров, там прочтешь: кто имеет десять процентов – тот уже директор. Десять! А у меня – шестнадцать! Смекаешь? Я – директор!

– Ты?..

– Да, я. Ну, не совсем директор, а член совета директоров.

– Но где же ты деньги взял на покупку стольких акций?

– А ты где взял деньги на свои полпроцента?

– Я?

– Да, ты. Там и я взял. Зашёл к Наине Соломоновне – она мне дала.

– Но нам говорят, что в заводской кассе нет денег!

– Теперь всякие денежные дела составляют тайну – почти военную. А кроме того, денег-то и мне и тебе потребовалось немного. Завод-то рухнул, потерял заказы. Кому же он теперь нужен? Ну, и продали его как металлолом. Так в Москве наш министр решил.

– Понятно, – упавшим голосом выдохнул Вадим. – Но вот чтобы наш завод – металлолом!.. Этого я предположить не мог. Но позволь: если он – металлолом – тебе-то он зачем?

– А вот это – тоже тайна. Мы судьбу завода будем решать на собрании акционеров. Как ты слышал на лекциях в институте, высшая власть на частном предприятии – собрание акционеров.

– Да, конечно, я слышал, и это правильно, что собрание, но только опять же по уставу на собрание меня не пригласят. Там будут лишь акционеры, кто владеет тремя процентами акций.

– Ты, мой друг, Вадим, правильно всё понимаешь. Привыкай к своему положению в нашем новом обществе. Всё это называется демократией. Так что, если хочешь быть богатым, беги скорее к Наине Соломоновне и проси у неё ещё акций. Но только она тебе даст в том случае, если будет просьба и гарантия от меня, или от Андрона, или от других наших ребят, у которых теперь деньги. Главное, брат, – деньги. Получишь ты от наших гарантию?

– От тебя-то уж, верно, не получу, а от тех, кто теперь у власти не только на заводе, но и в Питере, и во всей России – тем более.

– Ну, вот, умница. Ты и раньше проявлял смекалку и ещё удивлялся, как это я не понимаю простых вещей в расчётах какого-нибудь узла. Но там были одни расчёты, а теперь другие. В этих нынешних расчётах ты понимаешь меньше меня. Считай, мы обо всём договорились. А если ты захочешь получить более подробные консультации, я дам тебе их сегодня вечером у тебя на квартире. Я твоей супруге обещал сегодня быть у вас – там и поговорим.

Вадим не верил ни своим ушам, ни своим глазам. Юрий точно вынырнул из какого-то волшебного сосуда и предстал перед ним совершенно другим человеком. Раньше это был маленький, приплюснутый и забитый нуждой еврей, а теперь он вдруг вырос, раздался в плечах, и в глазах его, некогда бесцветных и прищуренных, клокотал пламень энергии, готовой испепелить всякого, кто попытался бы встать на его пути.

И Вадим нешуточно подумал: «А уж тот ли это Юрий Марголис, который работал у меня в группе и чаще всего был занят копированием чужих чертежей? Он никогда ничего не изобретал, не придумывал и справедливо получал самую маленькую инженерную ставку в сто шестьдесят рублей. Костюмчик на нём был помят, нечист и изрядно изношен, денег у него никогда не было, друзей – тоже.

Но откуда теперь вдруг такая прыть? Юрий – директор! Будет решать судьбу завода, а значит, и его судьбу, и его семьи. Ведь жена его не работает, и им нечем платить даже за квартиру. Вадим и в транспорте ездит зайцем и, если к нему подходит кондуктор, взмахивает руками и говорит: «Нет у меня денег, нет! Нам пять месяцев не дают зарплату – за что же я куплю билет?» И если кондуктор продолжает требовать плату, Вадим свешивает над ним свою русую тяжёлую голову и угрожающе рычит: «Ну, хорошо, хорошо. Ведите меня в милицию. Пусть сажают в тюрьму! Ну?..» Кондуктор обыкновенно в таких случаях машет рукой и отходит.

Вечером Вадим рано пришёл домой. И был удивлен: Юрий сидел уже здесь. Стол ломился от дорогих яств и вин. Посредине красовался торт с орнаментом из алых роз. Хозяйка светилась счастьем. Одета модно, в замшевой и до неприличия короткой юбочке. Впрочем, фигурка ладная и её не грех выставлять напоказ, но в данном-то случае?.. Дома, в обществе мужа и её родственника?..

Ужин намечался как обыкновенный, никаким таким особым событием не отмеченный, но это если посмотреть на него глазами человека, не привыкшего подмечать явления подспудные, текущие в глубине всякого предмета. Глазастый и думающий разглядел бы в нём черты эпохальные, как теперь говорят в нашей Думе депутаты – дети адвокатов и внуки Троцкого.

Начнём с самого первого и главного признака: откуда здесь, в кругу людей, уже полгода не получающих зарплату и выдавленных судьбой за черту бедности, такое внезапное роскошество: торт, коньяк, шампанское и всё прочее?.. И уж совсем нельзя было понять засверкавшие безумным счастьем глаза молодой женщины...

А этот важный и грозный взгляд Юрия Марголиса?.. Невзрачный мужичок с чаплинскими усами под носом вдруг стал похож на зелёную лягушку, грозно раздувающую зоб и щеки для устрашения противника. Разве не он ещё недавно слыл в конструкторском бюро за самого ленивого и ни к чему не способного инженера?.. Но что же произошло? На него слетел дух господний и он стал таким важным!

Если перечислять все таинственные и совершенно невероятные обстоятельства ужина, то их бы пришлось громоздить на многие страницы этой повести, но бумагу теперь приходится беречь, потому что цены на неё с каждым днем растут, и книги издавать становится всё труднее.

Тут уместно будет вспомнить, что ещё недавно, в так ненавистное демократам советское время, писатель за свой роман получал восемнадцать-двадцать тысяч рублей, то бишь сто средних зарплат рабочего, а нынче за тот же роман не получишь и двух зарплат трамвайного кондуктора. Вот почему и жмёшься, и сокращаешь всякие подробности, забывая принцип Толстого: гениальность в деталях, и сбиваешься на скороговорку там, где бы надо всё раскинуть и растолковать, и расцветить красками, которые ещё сохранились у иных писателей, а иным, – правда, очень немногим, – удаётся ещё и так размахнуться кистью, что и олигарх, и медиамагнат выскочат на страницы.

Читать статью полностью

 

Скопировать книгу

Иван Владимирович Дроздов

 

Приобрести все изданные книги И.В. Дроздова можно, сделав запрос по адресу:

194156, г. Санкт-Петербург, а/я 73. Дроздовой Люции Павловне.

 

Поделиться: